По приютам я с детства скитался, не имея родного угла…

Запах икеевской свечки с ароматом свежеиспеченных вафель распространяется по всей комнате. Лампочка освещает стол, на котором равномерно вокруг ноутбука раскиданы разные вещи: от косметички до карандашей и от спиц с вязанием до паяльника. Ненавязчиво играет очень тщательно и придирчиво отобранный для таких тихих вечеров плейлист.

— У тебя опять беспорядок на столе? Убери! — раздается со стороны. Я вздрагиваю от неожиданности.
— Что? А. Ладно, хорошо, — устало отвечаю я стоящей в дверном проеме маме.
— Я постоянно слышу это твое «ладно», но ничего не меняется, — говорит она недовольно, прикрывая за собой дверь.

После того, как я успела пожить в разных конфигурациях и разных квартирах( с папой, с парнем, с друзьями и подругами вшестером в девушке, с Сашей, одна, в хостелах, отелях, частных домах, коммуналках и прочих вариативных местах и компаниях), жить с мамой становится совершенно невыносимым. Диктатура, тоталитаризм, никакой свободы выборы. Модель романа «1984» Оруэлла в отдельно взятых 18 квадратных метрах. Бр-р-р…

Когда я жила в Тучкове (90 километров от Москвы, подумаешь!) в своей уютной съемной квартирке, все вечера я проводила на балконе. Лето, тепло, хорошо. Можно бесконечно курить, работать и пить чай. Иногда отвлекает только вой петухов (по утрам) или крики пастухов (по вечерам), ну и опционально ругань соседей/баян на праздники. Я вообще балконы люблю. Там здорово. Особенно, когда есть где посидеть.

У нас с мамой балкона нет. Зато есть новый холодильник. Зачем он нам нужен, что внезапно стало плохо со старым и что вообще за мини-революции — я так и не выяснила. Со мной тут не советуются, меня ставят перед фактом.

— Я купила новый холодильник! — слышу я мамин радостный голос из трубки.
— Здо́рово. А зачем?
— Он большой, ноу фрост, Атлант! — как будто не слыша вопроса, продолжает она.
— Расправил плечи? — интересуюсь я.
— Что?
— Ничего. Зачем холодильник?
— Ладно, пока.

Придя с работы я обнаруживаю старый холодильник в своей комнате. Стоящий аккурат между телевизором и моей кроватью. Имею очень много вопросов: от «почему, мать его за ногу, именно посреди комнаты?» До «как ты вообще его сюда затащила, он же тяжеленный». Но не задаю. В этом смысла нет.

Жизнь с папой на протяжении почти двух лет приучила меня к тому, что нужно конкретно отвечать на конкретный вопрос. «Когда ты постираешь вещи?» — «Сегодня», ну или же «Что тебе взять в магазине?» — «Молоко, апельсины и жвачку», ну или на худой конец «Ты пиво будешь?» — «Буду».

Всё легко и просто. Все довольны, все друг друга поняли.

С мамой такое не прокатывает, она живет в какой-то своей вселенной, в которой на мои вопросы отвечать не обязательно, а можно просто отмахнуться рукой и пойти дальше по своим делам.

Когда я пришла на следующий день, холодильника уже в моей комнате не было. Там была напольная вешалка. А на ее законном месте в коридоре стоял грёбаный холодильник.

Я пожала плечами, стянула с ног сапоги, расстегнула куртку, сняла шапку и положила ее в холодильник.

— Что ты делаешь? — раздался логичный вопрос из комнаты от немного ошалевшей от моих действий Маман.
— Раздеваюсь. Это же вместо вешалки, правда? — не менее логично отвечаю я, — Зачем ты это делаешь? Почему нельзя его просто выбросить? Почему он мигрирует по этой квартире, как птицы на юг весной? Зачем ты переставила туда вешалку? Мне с курткой и шарфом в руках нужно пилить в комнату, чтобы раздеться?

Мама машет на меня рукой и уходит на кухню. Так много вопросов, так мало ответов.

— Ты чего спать не ложишься, тебе завтра на работу?
— А? — от неожиданности я снова вздрагиваю, а от потока воздуха гаснет свечка. — А. Пишу. Допишу и лягу.
— И на столе бардак. Ты из принципа не убираешься? И что ты там все пишешь опять?
— Ой, да забей, — машу я рукой, начиная складывать вязание в ящик стола.
— Неужели ответить сложно? — обидчиво протягивает мама, закрывая за собой дверь.