У каждой рубашки есть своя Мойра
— Да, кстати, завтра будет объезд и приедет всё начальство, наденьте форму, — говорит технолог, заполняя журналы. Я отрываю голову от своих бумажек и, как баран на новые ворота, уставляюсь на неё.
— А я не знаю даже, где моя рубашка. Мне здесь не выдавали, у меня еще со старой работы осталась, но я понятия не имею, где она.
— Ну поищи, если не найдёшь, Инна Сергеевна выдаст тебе другую рубашку.
Я киваю и снова упираюсь взглядам в свои бумажки. Интересно, где же рубашка?..
***
Раздвигаю двери шкафа-купе, как Моисей раздвинул воды Красного моря и взглядом бегаю по полкам. Где же, где же… А, вот…
— Что ты ищешь? — раздается за спиной голос мамы. Я едва не падаю с табуретки от неожиданности.
— Рубашку. Завтра объезд. Нужно в форме быть.
Я слажу с злосчастной табуретки и встряхиваю вожделенный хлопчатобумажный сверток.
— Кажется, ей пришёл кирдык, — резюмирует мама, разглядывая заляпанный чем-то чёрным манжет рукава.
— Давно притом, — подхватываю я, вглядываясь в почти белоснежный элемент одежды, — это уголь, он так и не отстирался. А это на меня пассажир из бутылки плеснул каким-то дешёвым вином, когда я пыталась объяснить ему, что пить в вагоне нельзя. Оно ужасно пахло и тоже осталось здесь навечно, — я потираю едва розовое, но заметное пятнышко на нагрудном кармане.
— Это уже не рубашка, это исторический справочник какой-то, — ехидно замечает мама. Стой, а это что?
Я выхватываю у нее из рук артефакт и вглядываюсь туда, куда пыталась только что вглядеться она.
Дырка. Маленькая, но очень и очень заметная дырочка. Прямо в середине спины.
Я почему-то не придумываю ничего лучше, чем впасть в детство, поэтому приставляю глаз к дырке и рассматриваю маму. Она недовольно вырывает рубашку у меня из рук.
— У нас что, завелась моль?!
Я окидываю шкаф взглядом.
— Да вроде нет. Не знаю, откуда это. Возможно это не моль, а меня просто стеклом задело, когда пассажир разбил окно в тамбуре…
Мама не дослушивает, вздыхает и уходит в сторону кухни.
— Ну если же я надену пиджак, в принципе, будет не очень видно?, — кричу я вдогонку.
— Надевай, надевай — раздаётся ехидно с кухни.
— Ну а завтра, если что, мне Инна Сергеевна другую даст, — говорю вслух я, доставая утюг.
***
— Нет. Твоего размера нет. — Инна Сергеевна грустно окидывает взглядом полки, забитые доверху пакетами с новыми блузками, — здесь только мужские, а тут твоего нет.
— А может, дадим мне мужскую? В чём разница?
— На мужских нет выточек под грудь, — отвечает мне Инна Сергеевна, по третьему или четвертому кругу перекладывая хрустящие пакетики.
— Да у меня и груди-то нет… — резонно замечаю я, но натыкаюсь на суровый взгляд инженера по охране труда, — нет, ну нет так нет. Как скажете. Тогда я пойду.
— Ну вот есть 46, возможно, тебе будет нормально… — задумчиво говорит она, протягивая мне пакет.
— Нет, я 40-го размера. Я буду в ней, как в мешке. Спасибо, — договариваю я уже из коридора, оставляя Инну Сергеевну наедине с горами спецодежды.
***
«Господи, почему эта рубашка такая красивая, но при этом в ней так нереально жарко? Почему я надеваю любую из тысячи своих белых рубашек и не умираю в них так, как в этой?, — думаю я про себя, зажавшись между какими-то двумя бабулями в автобусе. — Скорее бы домой, снять её к чертям собачьим и забыть, как страшный сон, оставив её как эпизод своей истории, как музейный экспонат, на который можно только смотреть, но никогда — НИ-КОГ-ДА — не использоваться по назначению».
С этой мыслью я выскакиваю на своей остановке, протиснувшись через толпы других пассажиров автобуса, бегу домой, взбегаю на свой этаж, дрожащими руками открываю дверь, закрываю ее за собой, кидаю сумку на пол и потягиваюсь.
*КРРРРРР*
Нет. Нет, нет, нет! Только не это! Снова дрожащими, но в этот раз от предвкушения неизбежного, руками снимаю пальто и вешаю его на вешалку. На ходу расстегиваю пуговицы, снимаю рубашку, которая цепляется манжетой с застегнутой пуговицей за часы, переворачиваю и смотрю.
На спине дыра. Огромная дыра длиной в мою ладонь.
— А я не знаю даже, где моя рубашка. Мне здесь не выдавали, у меня еще со старой работы осталась, но я понятия не имею, где она.
— Ну поищи, если не найдёшь, Инна Сергеевна выдаст тебе другую рубашку.
Я киваю и снова упираюсь взглядам в свои бумажки. Интересно, где же рубашка?..
***
Раздвигаю двери шкафа-купе, как Моисей раздвинул воды Красного моря и взглядом бегаю по полкам. Где же, где же… А, вот…
— Что ты ищешь? — раздается за спиной голос мамы. Я едва не падаю с табуретки от неожиданности.
— Рубашку. Завтра объезд. Нужно в форме быть.
Я слажу с злосчастной табуретки и встряхиваю вожделенный хлопчатобумажный сверток.
— Кажется, ей пришёл кирдык, — резюмирует мама, разглядывая заляпанный чем-то чёрным манжет рукава.
— Давно притом, — подхватываю я, вглядываясь в почти белоснежный элемент одежды, — это уголь, он так и не отстирался. А это на меня пассажир из бутылки плеснул каким-то дешёвым вином, когда я пыталась объяснить ему, что пить в вагоне нельзя. Оно ужасно пахло и тоже осталось здесь навечно, — я потираю едва розовое, но заметное пятнышко на нагрудном кармане.
— Это уже не рубашка, это исторический справочник какой-то, — ехидно замечает мама. Стой, а это что?
Я выхватываю у нее из рук артефакт и вглядываюсь туда, куда пыталась только что вглядеться она.
Дырка. Маленькая, но очень и очень заметная дырочка. Прямо в середине спины.
Я почему-то не придумываю ничего лучше, чем впасть в детство, поэтому приставляю глаз к дырке и рассматриваю маму. Она недовольно вырывает рубашку у меня из рук.
— У нас что, завелась моль?!
Я окидываю шкаф взглядом.
— Да вроде нет. Не знаю, откуда это. Возможно это не моль, а меня просто стеклом задело, когда пассажир разбил окно в тамбуре…
Мама не дослушивает, вздыхает и уходит в сторону кухни.
— Ну если же я надену пиджак, в принципе, будет не очень видно?, — кричу я вдогонку.
— Надевай, надевай — раздаётся ехидно с кухни.
— Ну а завтра, если что, мне Инна Сергеевна другую даст, — говорю вслух я, доставая утюг.
***
— Нет. Твоего размера нет. — Инна Сергеевна грустно окидывает взглядом полки, забитые доверху пакетами с новыми блузками, — здесь только мужские, а тут твоего нет.
— А может, дадим мне мужскую? В чём разница?
— На мужских нет выточек под грудь, — отвечает мне Инна Сергеевна, по третьему или четвертому кругу перекладывая хрустящие пакетики.
— Да у меня и груди-то нет… — резонно замечаю я, но натыкаюсь на суровый взгляд инженера по охране труда, — нет, ну нет так нет. Как скажете. Тогда я пойду.
— Ну вот есть 46, возможно, тебе будет нормально… — задумчиво говорит она, протягивая мне пакет.
— Нет, я 40-го размера. Я буду в ней, как в мешке. Спасибо, — договариваю я уже из коридора, оставляя Инну Сергеевну наедине с горами спецодежды.
***
«Господи, почему эта рубашка такая красивая, но при этом в ней так нереально жарко? Почему я надеваю любую из тысячи своих белых рубашек и не умираю в них так, как в этой?, — думаю я про себя, зажавшись между какими-то двумя бабулями в автобусе. — Скорее бы домой, снять её к чертям собачьим и забыть, как страшный сон, оставив её как эпизод своей истории, как музейный экспонат, на который можно только смотреть, но никогда — НИ-КОГ-ДА — не использоваться по назначению».
С этой мыслью я выскакиваю на своей остановке, протиснувшись через толпы других пассажиров автобуса, бегу домой, взбегаю на свой этаж, дрожащими руками открываю дверь, закрываю ее за собой, кидаю сумку на пол и потягиваюсь.
*КРРРРРР*
Нет. Нет, нет, нет! Только не это! Снова дрожащими, но в этот раз от предвкушения неизбежного, руками снимаю пальто и вешаю его на вешалку. На ходу расстегиваю пуговицы, снимаю рубашку, которая цепляется манжетой с застегнутой пуговицей за часы, переворачиваю и смотрю.
На спине дыра. Огромная дыра длиной в мою ладонь.
Ещё для почитать:
